Побег в Тоскану [litres] - Кэт Деверо

– Вот и ты, Стелла! А я уже заждался.

Вообще говоря, останавливаться мне не хотелось. Я проголодалась и устала, к тому же дон Ансельмо не стал мне милее, хоть и выручил меня утром. Но в спину мне уперлись взгляды эсэсовцев, и я сообразила, что сильно выиграю в глазах этих добровольцев, если продемонстрирую, что мы с доном Ансельмо в дружеских отношениях. Поэтому я слезла с велосипеда и прислонила его к паперти, рядом со стареньким велосипедом священника.

Дон Ансельмо открыл дверь и ввел меня в церковь. Я едва успела омыть пальцы святой водой, как он уже повел меня в боковой неф, а потом в ризницу.

– Сейчас мы выпьем кофе, – объявил он, таща меня за собой. – Настоящего кофе, а не эту бурду из ячменя или цикория. У меня недавно был день рождения, и по этому случаю близкие друзья из Турина раздобыли немного хорошего кофе, а потом сумели передать его мне, хоть и довольно замысловатым способом. Ты, наверное, любишь кофе? Да?

– Да.

Мы что, будем пить кофе в ризнице? Логичнее было бы перейти дорогу и устроиться в доме дона Ансельмо.

Дон Ансельмо уже рылся в шкафчике.

– Вот! – сказал он наконец и достал фонарик. Большой металлический фонарик – такие были у немцев. Интересно, подумала я, откуда у него такой. Дон Ансельмо включил фонарик и распахнул другой шкафчик, в противоположной стене которого обнаружилась крепкая деревянная дверь. – Думаю, домой мы пойдем этой дорогой, – сказал дон Ансельмо. – Мне хочется, чтобы ты все увидела.

Выудив откуда-то из-под воротника сутаны ключ, он отпер дверь и кивком велел мне подойти. Потом посветил фонариком в проем, там была узкая площадка, от которой уходили вниз ступеньки. Через несколько метров лестница исчезала в кромешной тьме. Дон Ансельмо вручил мне фонарик:

– Держи. Я пойду вперед.

Фонарик оказался увесистым. Мне кажется, поэтому дон Ансельмо и дал его мне, чтобы я не чувствовала себя безоружной. В те дни я была блаженно наивной и мало сознавала, какие опасности могут подстерегать меня, если я начну соваться в подвалы с чужаками. Дон Ансельмо прошел в дверь и начал осторожно спускаться по ступенькам, одной рукой придерживая подол сутаны, а другой опираясь на вделанные в стену хлипкие железные перильца.

– Не зевай, – сказал он через плечо. – Впереди крутой поворот. И закрой за собой дверь.

Ступеньки были высокими и слегка неровными, и я смотрела себе под ноги, пока не оказалась внизу. Тут я подняла взгляд – и ахнула. Каменный тоннель со сводчатым потолком уходил вперед, и в свете фонарика я разглядела вдоль обеих стен ряды пулеметов и штабеля винтовок и ящиков с боеприпасами.

Когда я нашла в себе силы сделать хоть шаг, дон Ансельмо уже успел углубиться в туннель.

– Над нами виа Сенезе, – сказал он, указывая на потолок. – Кстати, не забывай смотреть под ноги. Кое-что из этого добра уложено так, что можно споткнуться.

Я, едва дыша, пробиралась по тоннелю. К счастью, потолок был достаточно высоким и мне не пришлось сгибаться, хотя Акилле решил бы, что здесь тесновато, а отец и вовсе вряд ли бы поместился. Спустя несколько мучительных минут мы оказались в другом подвале с лестницей, которая вела наверх, к открытой двери.

– Вижу, Ассунта ждала нас и не стала запирать дверь, – сказал дон Ансельмо. – Может, она уже и кофе поставила варить. – И он поскакал по ступенькам, как упитанная газель.

Я устроилась в гостиной у огня. Меня окружали лики святых и старые выцветшие фотографии, с которых смотрели неулыбчивые, строго одетые люди. Набитый оружием туннель начал казаться мне сном. Но я знала, что это не сон, потому что дон Ансельмо все говорил, говорил о нем, а я ошеломленно молчала. Может быть, из-за моего молчания он и решил рассказать мне историю тоннеля, прорытого в начале шестнадцатого столетия.

– По всей видимости, приходским священником тогда был какой-то страстный почитатель фра Джироламо Савонаролы. Ты ведь слышала про Савонаролу?

Я кивнула. Кто же про него не слышал. Савонарола, монах-доминиканец, фанатик и яростный проповедник, сжигавший на кострах книги и картины, недолго правил Флоренцией. При чем здесь он?

– У него здесь было много последователей, – объяснил дон Ансельмо. – Думаю, он даже раз или два служил в нашей церкви. Легенда гласит, что через несколько лет после казни Савонаролы некий дон Бернардо – не доминиканец, кстати, а самый обычный приходской священник – повадился устраивать здесь, в Ромитуццо, тайные собрания таких же истинно верующих. Конечно, им приходилось соблюдать осторожность. Савонарола представлял собой серьезную угрозу тиранам Флоренции и Рима, и его последователи тоже считались людьми опасными. Поэтому они являлись на мессу, а после службы, когда прочие расходились, спускались в туннель и пробирались сюда, в этот дом. Во всяком случае, такова легенда, и она занятная, а правду она говорит или нет – дело второе.

От необходимости отвечать меня спасла Ассунта, которая внесла в гостиную поднос с двумя чашками кофе и двумя тарелками нарезанных яблок. Она поставила поднос на журнальный столик между нами, дон Ансельмо перекрестился и сунул в рот кружочек яблока. Я забыла, насколько проголодалась, и последовала его примеру. Чудесное было яблоко – сладкое, свежее, с кислинкой.

– Из моего сада, – сказал дон Ансельмо. – Мне нравится делать вид, будто яблоки не хуже пирога, но мы же оба знаем, что это неправда, верно? Вот бы есть пироги каждый день.

– Да уж, – выговорила я, и дон Ансельмо улыбнулся мне.

Он подождал, пока я допью кофе и расправлюсь со своими яблоками (а также с половиной его), а потом подался вперед, сложил пухлые ручки на коленях и спросил:

– Дитя мое, ты умеешь стрелять? Револьвер, пистолет?

Тут до меня вдруг дошло.

– Почему вы меня об этом спрашиваете? – выпалила я, и, боюсь, далеко не так вежливо, как следовало бы. – Зачем вам в подвале пулеметы? Вы за партизан?

– Разумеется, дитя мое, – ответил он. – Ты разве не поняла?

– Но я думала, что вы против коммунизма.

– Разумеется, против. Я считаю коммунизм отвратительной идеологией, ложным пророчеством, извращением учения Христова. Ложным пророчеством, которое перенимает Его послание, дивную весть о справедливости и заботе о ближних, и лишает это послание всей его спасительной силы. Пустой светский культ, который отрицает всякую возможность загробной жизни, отрицает самое существование нашего Господа, а ведь Он любит нас и готов простить нам все наши грехи, если только мы повернемся к Нему. Конечно, я против коммунизма. Но – коммунисты? Я знаю нескольких